20:03БронеКот: rutenii, Помогите разобраться! Если помидор — ягода, то кетчуп кетчуп это варенье? Как красота может спасти мир, если она все время требует жертв? Если мазохист попадает в ад, то он попадает в рай? Почему боксерские перчатки называют перчатками, если они — варежки?
04:34Чертёнок: Генпрокурор Карим Хан, который выдал «ордер» на арест Владимира Путина, был обвинен в сексуальных домогательствах. Руководящие органы инициировали внешнее расследование
19:55БронеКот: Чертёнок, Глянул - у вас в Таллине индекс down jonson к колбасе краковской крайне низкий
19:41БронеКот: Чертёнок, А какой у вас индекс сливочного масла?
16:47БронеКот: kvg-mur, Почему на свадьбе не принято разбивать бутылку шампанского об невесту? Это же, по существу, её торжественный пуск в эксплуатацию.
16:22БронеКот: kvg-mur, Ну..... Хорошую вещь браком не назовут
Жанр: Современная русская литература, Исторический роман, Нон-фикшн
Год: 2017
Описание:
«Не приведи Бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный», – написал Пушкин в «Капитанской дочке»… и убрал из романа главу с этими словами. Слова прекрасные, но неверные. Русский бунт вовсе не бессмысленный. Далеко не всегда беспощадный. И увидеть его – впечатление жестокое, но для разума и души очистительное.
Бунт Емельяна Пугачёва сотрясал Российскую империю в 1773–1775 годах. Для России это было время абсолютизма и мирового лидерства. Но как Эпоха Просвещения породила ордынские требования восставших? В пугачёвщине всё очень сложно. Она имела весьма причудливые причины и была неоднородна до фантастичности. Книга Алексея Иванова «Вилы» – поиск ответа на вопрос «что такое пугачёвщина?».
Этот вопрос можно сформулировать иначе: «а какова Россия изнутри?» Автор предлагает свою методику ответа: «наложить историю на территорию». Пройти сейчас, в XXI веке, старинными дорогами великого бунта и попробовать понять, кто мы такие на этой земле
Формат: MP3
Продолжительность: 16:10:59
Битрейт: 128 kbps
Тип(вид) битрейта: CBR, постоянный
Частота дискретизации: 44.100 Hz
Каналов: 2
Издательство: «Аудиокнига»
Другое название: Увидеть русский бунт
(+/-) Петр Алешковский о книге (статья):
Всю предыдущую писательскую жизнь Алексей Иванов шел к своей новой книге «Вилы». Пермяк, историк, этнограф, путешественник, знаток горных заводов, исследователь, страстно коллекционирующий останцы памяти. Сейчас, кажется, снова возрождается такой тип исследователя — первопроходцами были академики восемнадцатого столетия, исколесившие Россию и доставившие в Кунсткамеру сотни килограммов ценнейших экспонатов. Иванов не брезгует ночевкой где придется, радуется дождю и мокрому снегу, вьюге и ветру, застигших его на хранящем миф утесе или у заброшенного заводского пруда. Как еще ощутить происходившие события, если не испытать на себе зной, холод и слепящее солнце, не понять рельеф местности, где проходил бой?
Недаром подзаголовок книги — «Пройти путями пугачевщины — значит увидеть русский бунт». Недаром и начинается книга с вводной главы «История и территория». Недаром в книге так много природы, ветра, камней, воды и пыли, взбиваемой лошадиными копытами казачьей или башкирской конницы. Писатель уживается с историком, как двое на узеньком трамвайном сиденье. На стыках рельс их потряхивает, один теснит другого, и наоборот, но едут они из точки А в точку Б вместе и цель у них одна.
Маршрут этого движения сложен. Каждый путь — история, или клубок историй, формально начавшихся в 1773-м, когда взревело и понеслось. Алексей Иванов раздвигает пласты прошедшего, уходя в предысторию, а иногда и в праисторию. Казалось бы, перед нами популяризация исторических сведений, давно обсосанных сотнями историков, классический нон-фикшн с летописными ссылками, сдобренными взглядом прошедшего своими ногами по разоренным уральским заводам, крепостям и крепостицам. От большинства уцелели руины или и вовсе едва читаемые тени на лысом бугре. А что могут рассказать скалы, хранящие предания и ныне живущих народов степи, развалины степных мавзолеев-кешкене, памятники — досоветские, советские, постсоветские, подкрепленные фотографиями автора? Но книга так устроена — сегодняшние впечатления мгновенно перетекают в жаркие схватки, погромы, насилия, чинимые всеми против всех, и каждая маленькая главка напоена природой тех мест, где не побывать рядовому читателю.
Нон-фикшн? Нет, нет, тут что-то совсем иное.
Иванов — жадный собиратель, но не наживы ради — он щедро делится своей рефлексией, равно как и своими мыслями, не забывая при этом описать и быт, и отношения, и обычаи, и добивается ошеломительного успеха — бунт встает перед глазами: память вбирает скупо рассыпанную по всей книге статистику, заставляя содрогнуться от зверств, что люди издревле умеют сотворить с людьми во время бесчеловечной войны. Но и не только это. В «Вилах» есть, например, место гимну, пропетому башкирскому народу, и тут Иванов преображается в сказителя-сэсэна, башкирского поэта, сочиняющего песни о батырах прошлого. Думаю, книга будет замечена в Уфе — история покорения этого гордого народа прописана так детально и любовно, что невольно возникает оторопь: расширение империи — стоит ли оно таких адских жертв?
Алексей Иванов написал настоящий и необычный исторический роман. Он лихо закручен, так, что создается ощущение — в сеть собирателя, трудившегося годы, попалась вся рыба. Линии рассказа, разбегаясь, не уводят в сторону — Емельян Пугачев и его войско, имперские войска, деташементы и разъезды, сталкиваются и разбегаются для того лишь, чтобы придать книге истинную глубину. Прием старинного, сложно построенного романа работает здесь на все сто. Многоголосие украшает замысел, рождает мощную симфонию.
В зеркале бунта, правда начатого казаками, потащившими за собой башкир, мечтавших о равенстве и справедливости, наталкивается на иные правды. Крестьяне, по обоснованному замечанию автора, ратуют за передел власти и собственности — с казаками им не по пути, как не по пути с вставшими на защиту заводов работными людьми: для них завод — кормилец, зарплата зависит от выработки и переработки. А посему — три низовые российские стихии вынуждены воевать друг с другом не щадя живота.
Империя же, разжав кулак, доведя население до крайней степени психического истощения, тоже имеет свою «имперскую» правду. Бунт на ее окраинах — беда, с которой надо бороться любыми методами, ведь рядом граница, а за ней — потенциальный враг, что грозит потерей с таким трудом присоединенных территорий! Имперское сознание всегда мыслит территориями, всегда забывает о людях. Подавленный бунт, впрочем, заставляет там, наверху, вспомнить потом и о людях, не о каждом поименно, естественно, но на смену жестокости и насилию приходит более щадящая система торговли, кормящей, а не разоряющей ее подданных. Впрочем, до поры до времени…
В книге Иванова исторический маятник качается порой от гуннов и времен Чингисхана до эпохи Хрущева, что нисколько не остужает накал. Внутренняя свобода автора — залог успеха повествования, а сочный язык, отталкивающийся от пушкинского, — энергия, с которой не расстаешься и после прочтения книги.
Здесь много портретов, но главный образ, конечно же, Емельян Пугачев.
Пушкин точен и непогрешим. «Не приведи бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка», — читаем мы в «Капитанской дочке».
Замышлял ли Пугачев «невозможный переворот»? Мы не узнаем. Пойди он сразу же, как хотел, на Москву? Ведь мог бы… И тут нет ответа. Беспощадность бунта Иванов показал, не пощадив никого, как и положено настоящему историку. А вот с бессмысленностью народной войны он как бы и спорит. Причем яростно показывая разные доводы воюющих сторон. Да и главный герой не был молод, и обвинить его в незнании своего народа вряд ли кому удастся.
Вот как говорит о нем автор: «Казаки Яика напрасно решили, что Пугачев — жалкий изгнанник. Да, он был один, но в империи не было человека опаснее, чем Пугачев. Он знал, как живут и воюют европейцы, азиаты и русские. Знал силу и слабости регулярной армии и казачьих войск. <…> Он знал, как поднять бунт — самозванством. Знал, как перестроить Россию — на казачий лад. Знал, кто начнет борьбу — обиженные яицкие казаки. Он ничего не боялся, и пути назад ему не было. Для империи он стал в одном лице и человеком, и Страшным судом».
Большие исторические книги — большие из-за поставленных в них историком вопросов, из-за тщетной, но обязательной попытки углядеть в родной истории ответы, которые всегда мучают нас. И все же главное, на мой взгляд, не ответ как таковой, что хорошо знает писатель Алексей Иванов. Ощутить тени тысяч судеб людей, прущих напролом, штурмующих ледяные валы крепостиц под свист косящей их смертоубийственной картечи, пройти с ними их путь, где слава и бесславие становятся едины, впитать в себя их страх, хмельной угар, содрогнуться от беспощадности времени — занятие не бессмысленное. Я прошел этот путь из точки А в точку Б, отмахав пятьсот семьдесят страниц книги, откладывал томик в сторону и закрывал глаза — обдумывал факты, переживал, и снова набрасывался на текст, как голодный на долгожданную пищу. Это лишь значит, что я увидел русский бунт, что и вам настоятельно рекомендую.